Ш И Р А Л И

11 октября 2016 года на 71 году жизни скончался самый выдающийся туркменский поэт-лирик, гражданин и диссидент великой доброты и благородства, Человек-эпоха – Ширали Нурмурадов...

 

Не спорьте.

 

Вам знакомо чувство, когда

близкого человека земле предав,

не хочется с кладбища уйти,

а, как верный хозяину пёс,

с могилой рядышком прилечь, и

занять место,

чтобы

туда не положили кого-нибудь другого?

А в земле всегда-то места больше,

чем на земле.

Не спорьте,

если не хотите выглядеть еще умнее.

 

Шир-Али. 2005 г.

 

Память ему будет вечной благодаря острым политическим эпиграммам на диктатора Туркменбаши, самобытным по юмору и философской глубине афоризмам, блестящим утонченным, грустным, печальным, ироническим, сострадательным, высоко публицистичным ярким произведениям. О нем будут сочинять книги и диссертации, его ранние и поздние стихи и рассказы станут предметом споров многих поколений литературоведов, о нем еще будет сказано много умных и добрых слов.

В день смерти моего соратника, не время и не место заниматься разбором его творческой биографии. И все же, не найдя в Инете ничего на смерть поэта, возьму на себя задачу хоть как то восполнить пробел и воздать дань уважения моему старшему другу.

Ширали Нурмурадов – это совершенно новый раздел в туркменской свободолюбивой поэзии, хотя оставил он нам не так и много. Вот одно из поздних его произведений, своеобразный гимн личной свободе и мысли о том, что только с ней и на ее почве может сохраниться в человеке главное – чувство любви. Попутно обращаю внимание на своеобразную форму стихотворения – это одно предложение, без заглавной буквы в начале и точки в конце.

 

Перекати-поле.

 

есть такое растение

которое называется перекати-поле

но когда оно становится перекати-полем

то перестает называться растением

 

ты люби меня

люби как хочешь

и сколько хочешь

но не требуй от меня того же

с требованиями

с соседний кабинет

не ко мне

меня можно убить просьбой

и оживить

потребовав что-то

меня уже понесло по свету

и

быть может

дальше унесет

все-таки лучше пусть понесет

чем понесут

вихрь

штука странная

бывает

покружит-поиграет

и обратно занесет

уже поседевшего

не раз посидевшего

себя вконец разлюбившего

тебя наконец полюбившего

 

Шир-Али, 2005 г.

 

«Ширали, почитай стихи» - часто просили его друзья, знакомые. Наступала недолгая пауза. И он, не мудрствуя лукаво, начинал читать своим всегда охрипшим, уставшим голосом, на лад собственных интонаций Есенина, Высоцкого, кажется, Маяковского. А потом, также легко, переходил к собственным стихам. Стихов классиков он знал уйму, что говорило о его начитанности и эрудированности, о его профессиональной любви к поэзии. Другой бы стал стесняться, иной бы, не страдающим отсутствием скромности, желал бы, чтобы его упрашивали. Всегда поражала и забавляла его детская непосредственность, с которой он соглашался «читать» облагораживая любое застолье, а то и пирушку по поводу и без. Там на первом этаже староарбатского дома «наташкиной» коммунальной квартиры всегда можно было купить на мелочь сырой печенки и в шесть секунд приготовить шикарное жаркое. О туркменском плове в кастрюле-скороварке я уже не говорю.

 

Эксперимент.

 

Я сегодня сознательно напился,

Чтобы убедить себя, что – допился.

Первое, как всегда, удалось.

Второе – ну, никак.

 

Шир-Али 2005 г.

 

Язык национальной поэзии Ширали прост, ритмичен, традиционален. Главное в его творчестве, на мой взгляд проистекает из парадоксального сочетания публичности и интимности его душевных состояний. Это лирика не просто о любви к женщине, к Родине или человеку. Всюду, напротив, – печать дисгармонии этой любви.

 

Зачем любовь и ненависть

в таком несносном фатуме:

то – смеха щебет ласковый,

то – злая тишина?

тебя я вижу изредка

глазами виноватыми

за тюлями чужого

проклятого окна.

 

Плоды его творчества различны по восприятию по той причине, что он был не только туркменским, но писавшем на русском и воспитанном и на туркменской, и на русской классике.

В одних случаях это чисто туркменские стихи, отдельные места из которых, по музыке и языку, легко принять за стихотворения Махтумкули. В других это талантливо сделанные, но кондовые по сложению строф стихи (и в этом их особая прелесть), которые поэт писал на «своем» русском. Иной ряд составляют стихотворения на туркменском, переведенные талантливыми русскими коллегами и в этих случаях мы видим второго Расула Гамзатова. Наконец, стихотворения (выше приведен отрывок одного из них), где автор переводит сам себя. В этом жанре наиболее зеркально полно для русскоязычной публики проявляется природный дар Ширали.

Ширали, в отличие от Пушкина, не писал красивых стихотворений. Доминанта в его творчестве не изящный слог, а социальность, по определению порождающая дисгармонию, а попросту корявость нашей жизни. И для точного отражения таковой нужен именно корявый слог, а точнее формирование строф, которых поэт не стеснялся, а, напротив, культивировал, понимая: чем честнее, тем жестче, крупнее и четче должны быть мазки художника и сколы скульптора. Он был рыцарем печали только внешне, его оптимизму и неповторимому юмору можно было завидовать и завидовать. А что больше и лучше может свидетельствовать о силе духа человека как его способность посмеяться в трудное время над собой и другими.

 

Пару строк о Москве.

 

Не верила долго чужим слезам.

Теперь не верит своим глазам

 

Шир-Али, 2005 г.

 

Все, кого я знал, любили, ценили, уважали, почитали Ширали, признавая незаурядным поэтом. В Туркменистане его любили все. Полагаю и до сих пор любят, если конечно хоть однажды слышали его стихи и понимали туркменский язык. Как вспоминал мне его друг Мамед Сахатов, в эпоху гласности и перестройки в Туркменистане его стихи распространялись в кассетах и был он популярен среди туркменов, как Высоцкий среди русскоязычной публики. Нередко почитать свои стихи его приглашали на свадьбы в несколько сотен гостей. Замечу, что чтение стихов на свадьбах у туркменов – феномен исключительно ширалиевский, ни до, ни после мне такого неизвестно. И ведь слушали! И ведь восхищались! И ведь без всякого там дутара, как это было всегда, исторически, принято у туркменов! Да он и на дутаре мог бы спеть и сыграть.

Даже те, кто не любил Ширали по писательскому цеху на почве ревности к его славе, не отказывались воспользоваться его авторитетом в кругах российских поэтов-диссидентов, чтобы получить санкцию на популярность. И великодушный поэт такую санкцию давал, иронично перефразируя античного философа: «Он мне не друг, но истина дороже». И далее насилуя себя, излагал дежурные достоинства произведения своего тщедушного бесталанного туркменского писателя.

Любовь и ненависть на родине «своих» вполне понятна. Но, как и почему к этому широко неизвестному человеку могли тянуться люди на чужбине, начиная от купеческой, загульной Москвы и кончая помпезным холодным Стокгольмом – до сих пор загадка для тех, кто не верит в мистические силы великого сердца. И там, и там в его квартире всегда собиралась куча знакомого и незнакомого мне (а порой, особенно в Швеции, и самому хозяину квартиры) люда: в Стокгольме это был какой то 4-й Интернационал бывших членов Варшавского пакта, а в Москве: от профессиональных уголовников с финками и пистолетами, попутно заехавших к бывшему сокамернику, до непризнанных бардов и поэтесс. Вспоминая Москву, добавим и туркменских оппозиционеров и диссидентов, вынашивавших планы счастливой жизни после Туркменбаши. Ширали «использовали». Так уж совпало.

Ну, какая же «революция» без поэта! К тому же, если ты поэт низов, тех самых «простых людей», а это 90 процентов туркменского общества, сельский парень, прорвавшийся в столицу и оказавшийся в главном туркменском университете диссиденствующим самородком, да таким ярким, что сам великий Мяты Косаев на одной из лекций пророчески предрек: «кончишь не хорошо». Правда, сам Косаев, кончил плохо первым, обвиненный в пантюркизме при Гапурове (первый секретарь ЦК КПТ, предшественник Туркменбаши) за небольшую заметку в честь юбилея народного писателя Туркменистана Б. Кербабаева, назвав ее «Аксакал Турана».

Он не возражал поиграть в оппозицию. Но под чужую дудку никогда не плясал. С ним такого не могло быть по определению. Также как Пушкин фактически был первым декабристом, так и Ширали задолго до появления политических оппонентов Туркменбаши публично раскусил сущность будущего диктатора. За что и угодил «на зону» по вымышленной статье о мошеничестве. Другими словами, был он выше той самой оппозиции, где-то умнее, где-то наивнее, где-то честнее.

Да что там оппозиции. Именно его творчество и творчество его собрата по перу Бабпа Геоклена не без нотки восторга оценил в то время туркменский экс-министр иностранных дел в опале Авды Кулиев: «Эти люди не боятся критиковать свой народ».

Любовь к народу и знание его психологии открывали таланту двери для всевозможным манипуляций массовым сознанием. Но не местечковая, а космогоническая любовь к стихотворной лире всякий раз становилась препятствием стать квасным патриотом.

 

Скрытое наблюдение.

 

Богов поделили. Мне достался Аллах.

И его потерял, покинув отчий дом…

Лишь песни звучат на разных языках,

Плачут все люди – на одном.

 

Шир-Али, 2005 г.

 

В отличие от окружавших его политиков, в том числе и политиканствующих писателей, поэтов и уж тем более журналистов, Ширали редко опускался до игры в популизм и скандальные разоблачения властвующих персон, хотя жил и творил порой «на грани фола» остро и далеко не со стороны, ощущая социальную несправедливость.

 

Сколько ни говорить о нем, он всегда будет давать пищу для теплых воспоминаний и важных размышлений. Ширали ушел. Ушел спокойно и тихо. Ушел благородно и достойно. Но он остается с нами. А это главное.

 

Шохрат Кадыров

Москва, 11 октября 2016 г.

P.S. Сам Кадыров Шохрат Ходжакович – (27 сентября 1954, Ашхабад – 05 декабря 2016, Москва) – туркменский и российский историк, этнолог, демограф, доктор исторических наук ушел из жизни почти вслед за Ширали. Светлая ему память...

 

Скажите, пожалуйста, как попасть в рай?..

 

Шучу. Я в Рай не прошусь.

Туда не просятся. Туда просят.

Я и Ада, черт возьми, не боюсь.

Где тебя до котла на руках носят.

 

Грехов за душой, что шлюх на Тверской -

И в одиночку, и пачками.

Чтоб заметили нас в толпе людской,

Мы сами себя исступленно пачкали.

 

Кому надо – отмоют, кому надо – оближут

Если что, нас можно и свинцом прошить!

То ли Земля выше, то ли Небо ниже…

Говорят, Луну старую Бог на звезды крошит.

 

Бог один. Он един. Его можно понять.

Да только Он не поймет, что тут натворил!

Катком по судьбе – не бока помять.

Сто чертей на себя я сам натравил.

 

...Стонем поодиночке; бьем в ладоши гурьбой.

Кто-то себя осрамил, чтоб другого ославить…

Посмеёмся над собой; поплачем над судьбой.

И оставим Бога в покое. Как он нас оставил.

 

Шир-Али, 2005 г.

 

Тут и Куклачев с кошками,
И Моисеев с крошками,
Тут и Путин с мощной свитой,
И матросик с мордой битой,
И проездом, на Готланд, Битов,
И новый русский с тыквой бритой.
Задорнов, Жванецкий, Шифрин,
Кого только не заносит, блин.
И челноки тут всех мастей
Ищут мясо без костей,
Кто транзитом, кто напрямик,
Все проездом, все на миг.
Наплыв туристов, как в Хиву...
А я, здрасьте, тут живу.

 

ПАМЯТИ ШИРАЛИ НУРМУРАДОВА

Русский ПЕН-Центр

 

(6.12.1945—11.10.2016)

В Стокгольме скончался член Русского и Шведского ПЕН-центров, лауреат премии Шведского ПЕН-клуба имени Курта Тухольского, известный туркменский поэт и диссидент Ширали Нурмурадов. Ширали родился 6 декабря 1945 г. в ауле Беурме Бахарденского района Ашхабадской области. В 1962 г. окончил среднюю школу, в том же году поступил в Туркменский госуниверситет. Служил в армии. С 1980 по 1986 гг. заочно учился в Московском Литературном институте, после окончания продолжил учебу на дневном отделении Ашхабадского университета и работал в редакции еженедельника “Эдебият ве сунгат” (“Литература и искусство”). Был одним из лидеров туркменской оппозиции, неоднократно подвергался репрессиям. На родине его называли “туркменским Высоцким”. В 1995 г. благодаря усилиям Русского ПЕНа ему удалось выехать в Швецию и попросить политического убежища. И хотя жизнь в северной стране для восточного человека экзотична, выбора, похоже, у Ширали Нурмурадова не было.

В Швеции Ширали продолжал писать стихи, но их не печатали. В 1997 году земляки издали в Стокгольме небольшую книгу стихов на русском «Прощай, Родина…». Годы шли, он очень страдал от невостребованности и продолжал писать в стол, потом перешел на прозу. Но напечатанной увидел лишь одну свою повесть «Детство, которого не было» в журнале «Дружба народов» (№ 3/2013).

Светлая память!