Ш И Р А Л И

                                                          9

В 1985 году он решил женить сына, вернее, сыграть только свадьбу, поскольку сын его привел домой дочку умнейшего человека, самого титулованного ахуна в религиозном мире всего региона, переведшего Коран на туркменский с оригинала Ходжа Ахмеда.

И наглый товарищ Атаев обратился ко мне сразу с двумя деликатными просьбами – сочинить четверостишие для пригласительных открыток и согласиться стать на свадьбе тамадой.

Немного подумав, я с радостью дал согласие, потому что мне самому предстояла женитьба в конце того же года, в день своего сорокалетия.

Мне не нужны были обещанные им золотые горы, иначе не предложил бы ему текст, в котором никого не приглашая, обратился к невесте: «Бедная, несчастная девочка, покинув уважаемый всеми порядочный дом, ты убежала в дом Язлы Атаева, но когда ты быстро поумнеешь, в чем никто не сомневается, куда же ты отсюда побежишь?»

Пробежав глазами предложенный текст, он очнулся от вечной дремоты и, заиграв желваками, процедил сквозь зубы:

-- Я тебе этого никогда не прощу!..

И сдержал ведь слово, гад такой.

                                                          10

Первый сюрприз я перенес с неимоверным трудом. Представь себе, дружище, такую картину: мы с Марал переступаем порог небольшого кафе, а там уже сидят такие гости, которых я не хотел бы видеть ни на этом да и на том, пожалуй, свете.

Оказывается, он подписал пригласительные билеты на мою свадьбу и раскидал их по почтовым ящикам моих ярых врагов. Мне осталось обслуживающим свадьбу ребятам наказать, чтобы в еде им не отказывали, но с чайниками никто к ним не подходил.

Поясню насчет чайников. Время было такое, что людей заставляли бороться за трезвый образ жизни, и мы решили подавать самым близким и надежным гостям коньяк в никелированных, а водку в обычных фарфоровых чайниках.

Для наших с Марал родных с трудом заняли места, чтобы могли присесть, а мои бедные гости выстроились вдоль стен, с радостью наблюдая за тем, как непрошенные гости потянулись к выходу.

Только тогда, когда милые гости встрепенулись и вышли в круг потанцевать, мы убедились, что это была наша свадьба...

                                                          11

Вторая попытка оказалась гораздо страшнее.

Мне нужно было поехать с редакционным заданием в райцентр Теджен, откуда родом наш «артист» и откуда прошагал двести десять километров до столицы Алты Гарлыев. Мудрый народ когда еще подметил, что одна овца может приносить и черное, и белое потомство.

Так вот, я стоял во дворе редакции и курил, когда Язлы кошачьей походкой подошел ко мне и участливо осведомился:

-- Слышал, что ты собираешься в командировку в наши края.

-- Да, мне надо за пару-тройку дней побывать в нескольких колхозах.

-- Там же моя Родина!

-- Вот где твоя Родина, -- ткнул я ему в колыхающееся пузо.

-- Давай, шутки в сторону, где ты там собираешься на ночлег?

-- Есть же гостиница в райцентре, в ней когда-то я останавливался.

-- Тебе это надо? Давно, видать, не кормил клопов и не делил трапезу с тараканами.

-- Не пойму, ты что, предлагаешь варианты? Учти, к тебе домой я не пойду, лучше переночую в зале ожидания на вокзале.

-- Не спеши с выводами. Вот тебе адрес прекрасного человека, бери тачку прямо с вокзала и дуй к нему. Очень гостеприимный человек, ни с чем у тебя проблем не будет. Если спросит, кто, мол, направил тебя к нему, смело можешь назвать мое имя. В тех краях авторитет у меня гораздо выше, чем у тебя в твоем захолустном Бахардене. Понял?

Ах, если бы я понял!..

Усевшись рядом с водителем, сунул таксисту адрес, и машина рванулась вперед.

Остановились у роскошных ворот, за которыми возвышался дом из белого мрамора, красиво и аккуратно покрытый черепицей.

Под впечатлением увиденного я на миг позабыл, как зовут пожилого мужчину, сидевшего на корточках возле крыльца и крошившего огромным охотничьим ножом всевозможные корки да кожурки для скармливания домашней скотине. А в бумагу заглянуть было не совсем прилично.

-- Салам-алейким, яшули!

-- Алейким-салам, молодой человек. Откуда будешь? Как тебя зовут?

Как говорится, пришел просить молока – не прячь миску. Я назвался.

-- Как попал в эти края? Куда путь держишь?

Объяснил.

-- А надолго к нам?

-- Не знаю, яшули, может, на два, а то и на три дня придется задержаться. Словом, как справлюсь с заданием.

-- Ну хорошо. Сейчас сын покажет тебе комнату, располагайся, отдохни, чего душа пожелает – можешь только намекнуть. Иди, забирай свои вещи из машины.

Голос хозяина настиг меня уже у ворот:

-- Еще один, последний вопрос. Кто тебе дал именно мой адрес?

-- Коллега по работе, Язлы Атаев.

-- Язлы Атаев!!! Мурад джан, сынок, сними-ка со стены мою двустволку. Быстро!..

По сей день благодарю Господа, что не отпустил тогда тачку...

Как потом выяснил, вездесущий товарищ Атаев когда-то написал об этом человеке ничем не подтвержденный и никем не доказанный судебный очерк и опозорил его на всю республику...

                                                          12

А тамадой на его свадьбе я все-таки был.

И вместо обещанного текинского ковра, костюма «с иголочки» на выбор, массивного мужского перстня я получил от него небольшой складной ножик со сломанным лезвием.

А глупая невестка, как и предполагалось, быстро поумнела и сбежала из этого дома. Куда она подалась и что с ней стало, никто так и не узнал.

                                                          13

Абдылла Мырадов. Так называемая «туркменская советская литература» двадцатого века была богата поэтами, прозаиками да переводчиками, но вот профессиональных литературных критиков можно было пересчитать по пальцам одной руки.

Одним из лучших, талантливых и плодотворных критиков, несомненно, был Абдылла Мырадов. Да и как человек он был из той категории людей, кого называют «душечка». Красавец, весельчак с тончайшим юмором, Абдылла по праву пользовался всенародной любовью и симпатией.

Как говорил Аркадий Райкин: «За примером далеко ходить не будем, возьмем, например, Хабаровск».

Так вот однажды в кабинете зампредседателя Союза писателей Туркменистана Павла Яковлевича Карпова, срочно готовившего доклад для предстоящего пленума, зазвенел телефон.

-- Союз писателей, Карпов.

-- Павел Яковлевич? Здравствуй, родной! Как здоровье, семья? Узнал, надеюсь?

-- Здравствуй, Абдылла, узнал, конечно, но, извини, сейчас у меня нет даже минуты свободной, задницу почесать некогда.

-- Какие проблемы, дорогой, задницу почесать, особенно начальству, всегда найдется кому. Я тебя беспокою вот по какому вопросу.

-- Быстро и в двух словах.

-- Разумеется. Выгляни, пожалуйста, в окно и скажи мне, открыта ли моя пивнушка (в самом углу Центрального городского парка, как раз напротив окон Союза писателей, в те годы находился пивной бар, который часто посещал Абдылла).

-- Еще чего! Да что я тебе, мальчик, что ли, на побегушках, нашел, о чем просить. Тебе надо, приезжай сам и смотри. Я кладу трубку.

-- Погоди, Яковлич, неужели так трудно оторвать свой чешущийся зад от кресла и выглянуть в окно? Можно подумать, что я тебя часто беспокою.

-- Тьфу, черт нерусский, подожди секунду... Открыта твоя пивнушка, чтоб она сгорела!

-- Благодарствуй, родной, я сейчас, мигом...

Через пятнадцать минут Абдылла уже стоял в кабинете Карпова с таким печальным видом, будто взорвали пивзавод.

-- Что, кончилось пиво? Не успел?

-- Нет, Павел Яковлевич, пиво не кончилось. Кончились мани. Последний рубль отдал таксисту. Будь добр, займи до следующего гонорара трояк, верну, честное слово.

-- М-да-а... Все наглецы, кого я встречал за полвека жизни, отдыхают по сравнению с тобой. На тебе три рубля –  возвращать не надо, но и мне на глаза не попадайся.

-- Хорошо, я тебе по почте пришлю. Спасибо, дорогой!..

                                                          14

Нобатгулы Реджепов. Дружба со студенческой скамьи, многолетняя работа за соседними редакционными столами, неоднократное соавторство в драматургии, совместные «прыжки в сторону» и походы по злачным местам... Все эти обстоятельства не позволят мне обойти вниманием этого талантливейшего, по сути самого лучшего поэта на сегодняшний день в туркменской литературе.

Правда, в некоторых жизненных ситуациях ему приходилось использовать свой талант далеко не по прямому назначению, но он легко превращал любую неудачу в шутку и смех.

Однажды его жена с детьми отправилась на целый месяц в дальний колхоз погостить у  родителей. Вернулась довольная, бодренькая и, поворчав для блезиру на мужа, мол, мог бы хоть раз провести веником по пыльным кошмам да коврам, отодвинула диван...

Нобатгулы, чтобы не мешать ей, да и самому избежать лишних ворчаний, вышел на балкон покурить.

Одну сигарету выкурил, вторую, и вдруг кожей почувствовал, что в квартире стоит подозрительная тишина.

-- Уже закончила?

Жена, можно сказать, и не начинала. Она двумя руками держала веник, с другого конца которого жалко и некрасиво свисали тоненькие кружевные, ею доселе невиданные трусики. Подчеркивать, что они были дамские, думаю, нет смысла.

-- Что это?

Первым же встречным вопросом он лишил ее дара речи:

-- Разве не твои?

Затем мой друг понял, что ни окопа сзади, ни бруствера  спереди, и решил поднять белый флаг:

-- Наверное, собака принесла. Тащат же они обувь и всякую дребедень...

Не трогая руками, жена прямо с веника швырнула свою «находку» в лицо «виновнику торжества»:

-- На, отнеси их своей собаке!

После этого почти месяц она не разговаривала с ним, не стирала его белье, стелила постель в другой комнате...

                                                          15

Лет двадцать тому назад для Академического театра драмы мы в соавторстве с Нобатгулы написали комедию по мотивам рассказа прекрасного туркменского писателя Агахана Дурдыева.

Успех превзошел все наши ожидания. Народ повалил валом. Каждый раз был такой аншлаг, что желающих попасть в театр оказывалось гораздо больше, чем восемьсот счастливчиков, заполнявших зрительный зал.

Самые дорогие билеты стоили два пятьдесят.

Мы с Нобатгулы как-то подошли к парадному входу, чтобы полюбоваться результатом своего творения. Нет, заходить в театр мы не стали, хотя через служебный вход наверняка могли попасть в зрительный зал, где бы администратор непременно освободил пару кресел. Нам захотелось понаблюдать за толпой, ищущей лишнего билетика, а не найдя такового, предлагающей билетеру любую сумму.

Там-то мы с другом поневоле стали свидетелями разговора двух нарядно одетых девушек, которые стояли недалеко от нас: «Я бы не моргнув глазом заплатила десять рублей, лишь бы попасть в зал!» На что подруга ответила: «Я уже в который раз переживаю неудачу и возвращаюсь домой ни с чем. Не пожалела бы и пятнадцати рублей!»

Нобатгулы слушал-слушал, вздохнул глубоко-глубоко и обратился ко мне: «Как ты находишь ситуацию? Люди готовы швырять такими деньгами, а тут два несчастных автора стоят и вдвоем не могут собрать мелочи на бутылку вина...»

                                                          16

Как-то между двумя моими близкими друзьями, прозаиком и поэтом, произошел такой вот разговор.

-- Нобатгулы, ты ведь не слабее Ширали как поэт, почему ты не пишешь смелые стихи, почему не воюешь с диктаторским режимом?

-- Мог бы, конечно, и не такие вещи писать, но у меня проблемы с кишечником.

-- Странно, чтобы бросить поэтический вызов режиму, думаю, нужны голова и сердце, но при чем тут кишечник?

-- Я не смогу есть тюремную баланду, умру. Выдержать это может только Ширали...

                                                          17

В восьмидесятые годы в Доме-музее покойного аксакала, Героя Социалистического Труда Берды Кербабаева по пятницам проводились вполне интересные встречи с молодыми дарованиями, делающими первые шаги в литературе.

Поскольку за одну встречу не все успевали познакомить собравшихся со своим «творчеством» (а как не хотелось-то ждать еще неделю!), страсти накалялись, и мы с Нобатгулы (третий впоследствии добровольно стал придворным поэтом, поэтому я не хочу называть даже его имени) не раз становились свидетелями бурных споров.

Забегая вперед, поделюсь с тобой, дорогой читатель, тем, что в ту пору в современной туркменской поэзии был некий стихоплет по имени Гурбаняз Дашгынов, без зазрения совести батрачивший во дворе одного маститого поэта, с помощью которого в конечном счете и влез в литературу.

В одном из последних стишков он восторженно излагал график работы прежнего диктатора Ниязова примерно так: «Рано утром мой Президент спешит на работу за рулем  черного «Мерседеса»!»

И вот на каких-то очередных чтениях объявился еще один претендент на  Олимп с такой же фамилией – Оре Дашгынов!

-- Поздравляю, -- сказал Нобатгулы, не оборачиваясь ко мне. -- Мечтали избавить читателя от первого Дашгынова, но вот, будьте добры, обнимите второго.

-- А что ты хотел, ведь слово «дашгын» означает «половодье»...

                                                          18

Младший Дашгынов не стал размениваться на какие-то там стишки, а достал из пакета целую поэму! Читал он не спеша, прислушиваясь к реакции зала после каждой страницы, и заметив, что кто-то уснул, кто-то заткнул уши, спокойно пришпорил несчастного Пегаса, как последнюю колхозную клячу.

Поэма была о том, как автор во сне был вознесен до небес и якобы открыл глаза в приемной Всевышнего. Дальше пошли описания событий, включая приватную беседу с самим Господом, то бишь как он просил долгой жизни, здоровья, квартиры в столице, больших гонораров. Просил, чтобы провели электричество в родной аул, чтобы как можно скорее отремонтировали туда дорогу, чтобы колхоз выполнил план по сбору хлопка...

Единственным утешением для всех стало то, что не дали ему дочитать!

Сперва поднялась изящная женская рука, затем и сама молодая красавица, которую звали Огулджемал Чарыева:

-- Странный ты, однако, парень, Оре. Судя по твоему «бессмертному» творению, ты побывал на приеме у самого Аллаха, разговаривал с Ним, как с первым секретарем вашего областного комитета партии, так неужели нельзя было попросить Его о настоящем таланте и поэтическом даре? 

После такой публичной пощечины обиженный автор ушел, хлопнув дверью (к сожалению, ненадолго), и все присутствующие в зале, не подавляя смеха и держась за животы, также потянулись к выходу...

                                                                                                                                  08.08.08